Лубянка — Экибастуз. Лагерные записки - Дмитрий Панин

Так, подобные махотины строили свое жалкое благополучие, покупая свою жизнь ценой вооружения сталинской деспотии.

Проба сил

Петрович многому нас научил. Сам того не желая, он быстро выдвинулся по работе и стал общим консультантом. Я с его помощью разобрался лучше в коррегировании зубчатых колес, а также смог решать обратные задачи: устанавливать по зубьям сломанной шестерёнки технологические показатели, заложенные при её изготовлении. Для меня это было полезно, интересно, отвечало моей неизменной любви к инженерному делу, хотя на всех этих мелочах я не мог проверить свои силы.

Конструкторское бюро было расположено в помещении кузнечного цеха. Невольно много раз в день приходилось проходить около молотов и приглядываться к их работе. Больше всего меня поражало разнообразие производимых поковок. На токарном и других металлорежущих станках время обработки детали определяется, в основном, так называемым машинным временем, которое исчисляют по необходимым оборотам шпинделя, величине подачи, глубине резания и другим факторам. Короче говоря, минимальное время обработки может быть заранее вычислено по наилучшим технологическим показателям, давно уже изученным и приведённым в систему. Иначе определяется время свободной ковки. Область эта еще мало разработана, хотя кузнечное дело знакомо людям со времён глубокой древности. В справочниках указано время отдельных операций, таких, например, как вытяжка, осаживание, рубка… и из этих компонентов технолог должен был составлять время ковки изделия. Такая задача по плечу лишь первоклассным инженерам, да и то для производства массового или крупносерийного характера. Для предприятий, где преобладали индивидуальные заказы, способ неприемлем, ввиду трудоёмкости и ненадежности.

Я подолгу смотрел на изменение размеров заготовки под ударами молота, и у меня родилась мысль: решить эту задачу по величине работы, затраченной на деформацию, и по мощности процессов ковки за время отдельных операций или изготовления всего изделия. Работу деформации нетрудно было вычислить по размерам заготовки и получаемой из неё поковки, мощности могли быть определены заранее по точным наблюдениям.

Петрович, а также остальные инженеры считали, исходя из громадного разнообразия поковок, что его единым методом не охватить, поэтому не оценили возможности такой идеи и предсказывали мне неминуемый провал. Они говорили, что надо три жизни, чтобы в полном объёме решить подобную задачу. Мне хотелось попробовать на этом свои силы и понять, насколько мой ум приспособлен для исполнения главной миссии — избавления людей от нависшей над ними угрозы. Мне казалось, что в случае положительного результата я смогу дать конструктивные решения и в другой области. Вопреки уговорам друзей, я перешёл технологом в кузнечный цех и стал ответственным за вопросы нормирования. Сразу же я добился образования группы из двух хронометражистов, а через полгода увеличил её до пяти человек. Все вместе мы составили справочник новых технически обоснованных норм. Производство не могло ждать моих теоретических разработок и пока что приходилось многое предугадывать, но голова работала неплохо, несмотря на недостаточно качественную пищу. Основная работа шла параллельно. За этот первый, наиболее трудный для меня, период я допустил около пяти крупных ошибок, тогда как до моего метода они совершались сплошь да рядом. Это доказывало, что основная идея была плодотворной. Работа была чисто инженерной и не представляла военного интереса. Управлению лагеря она понравилась, ввиду того, что сулила навести порядок на крайне запущенном участке нормирования, и меня зачислили в технический отдел комбината Воркутуголь с вытекающими для зэка последствиями: пропуском на бесконвойное хождение за зоной в радиусе тридцати километров и сносным питанием.

День начинался для меня в четыре утра, когда дневальный будил по моей просьбе, и до семи я работал в бараке над своими соображениями. С восьми утра до пяти вечера, имея в своем распоряжении час на обед, я был на заводе. В начале шестого я ложился не раздеваясь, накрывшись с головой, чтобы не слышать шум и разговоры вернувшихся с работы друзей, и спал до семи, половины восьмого. После ужина, с половины девятого и до двенадцати ночи я штудировал нужные книги. Так я создал себе два утра и способствовал сублимации энергии. Более двух лет я упорно трудился по этому расписанию. В целом поставленная мною задача оказалась необычайно сложной. Решил я ее тогда на девять десятых и постоянно додумывал оставшуюся часть, возвращаясь к ней почти ежегодно в течение последующих двенадцати лет, но лишь в 1959 году в Москве я сумел опубликовать краткое изложение этой работы[28]. На основании моих выводов кузнечное дело из сборника отдельных рецептов превращалось в стройную систему, где фактор времени определял ковку, число подогревов, их длительность и связывал другие показатели процесса воедино.

На основе разработанного метода и выведенных уравнений знатоки кузнечного дела могут переработать описание свободной ковки под молотами, так как добытые и проверенные на деле решения просятся быть поставленными на службу технологическим процессам. На тему своей воркутской работы уже на воле я мог бы, безусловно, защитить диссертацию. Но времени на сдачу всяких экзаменов не было, да и не хотелось становиться более заметным. Решающим было то, что уже через год после начала работы мне стало ясно, что свой вклад в дело общей борьбы я обязан сделать в сфере идей, плодотворных решений, и последующие годы все мои помыслы были заполнены размышлениями о помощи рядовым труженикам.

Темнейший князь

С конца 1946 года питание снова ухудшилось: американские продукты кончились, во многих областях страны был очередной голод. Некоторые получали посылки: кто умел — комбинировал; заводские работяги мастерили мундштуки, портсигары, зажигалки; пропускники, имевшие к тому склонность, подторговывали. Я обходился казенным пайком. Одним словом, все заводские сводили концы с концами и находились в дееспособном состоянии. Многие из нас руководили важными участками работ. Начальником литейного цеха был назначен Генрих, главным механиком завода — старый воркутянин Костя Митин, новым оборудованием ведал Дима Щапов, во главе других цехов также стояли заключённые. Оборудование тогда было сплошь американским, в глазах рябило от названий фирм станков, и несколько знатоков английского языка пристроились на переводах документации. Завод выполнял большие ответственные задания. Под началом Кости несколько инженеров осуществляли сборку железнодорожного моста через реку Воркутку, другие комплектовали оборудование цементного завода и готовили его монтаж. При таком положении начальник лагпункта был в большой зависимости от начальника завода и часто выполнял его требования. Так, была выделена отдельная комната в небольшом бараке для наиболее ответственных зэков, где каждый получил койку с постельными принадлежностями, и наша тройка попала в число двенадцати счастливцев. Уютные вечерние беседы теперь кончились; получив пропуска, Петрович и Генрих пропадали на заводе. Но раз в неделю раздавался клич: «Даешь по тридцаточке!»[29], и это означало, что на собранные деньги вечером достанут спирт. Учитывая наше особое положение, надзор смотрел сквозь пальцы на «гуляние маршалов», как они его называли, и проходил мимо барака. Выпивали еще на заводе, а гулять шли в зону; Людям требовалась разрядка, хотелось посмеяться, пошутить, и хотя никакого повода не было, немного спирта и много изобретательности разрешали подурачиться. Коренным номером были конные турниры: зэки полегче забирались на плечи более крупных и, размахивая подушками, старались сшибить соперника с его «коня». По правилам требовалось, чтобы «конь» не придерживал руками седока. Хохотали до упаду, хмель быстро улетучивался, и участники турнира засыпали богатырским сном.